Инессе Семеновне не нравилось все: суп пересолен, мясо пересушено, на ковре пятна. Люба вздыхала и чистила ковер. Ни слова, ни возражения.
Борис Ефимович мыл лестницы в подъезде. Люба сидела с парализованной старухой и убирала чужие квартиры. Гриша сторожил уже два объекта – один днем, второй по ночам. Ребенок ходил в сад.
А у Инессы Семеновны появилось новое увлечение: она объявила себя больной и стала ходить по врачам. В свободное от посещений врача время продолжала лежать на диване и болтать по телефону. «Эта» страна ей решительно не нравилась.
Через три года Люба родила дочку. Гриша был счастлив. Люба вышла на работу через три месяца. Девочке взяли няню. Ребенок плакал по ночам и беспокоил Инессу Семеновну.
Решили, что надо разъехаться. Это было крайне невыгодно, но что делать? У родителей – возраст, им нужен покой, да и вообще все устали друг от друга. Инесса Семеновна объявила, что у нее серьезный невроз, и постель уже не застилала. И Люба взяла в свои руки еще и ее хозяйство.
– Устаешь? – сочувственно спрашивал Гриша.
– Что ты, все нормально, – вымученно улыбалась Люба.
Люба два раза летала в Москву. Сначала хоронить деда, а через полгода – и бабушку. Рассказывала страшные вещи: прилавки пустые, все по карточкам, с хлебом перебои, на улице тьма и разбитые фонари. Началась перестройка.
Все вздыхали и говорили одно: «Слава богу, мы уехали!» С удовольствием открывали холодильник, где рядком стояли пластиковые баночки с фруктовым йогуртом, лежали три сорта сыра, а в марте появлялась свежая клубника.
Конечно, материально все еще было трудно, но начали ездить первые туристы, Гриша окончил курсы и получил профессию гида. Платили неплохо. Дети росли, тьфу-тьфу, здоровые. Инесса Семеновна получала пенсию. Бориса Ефимовича повысили, он стал домоуправом. Люба работала в большом универмаге в отделе сумок.
Вечерами Инесса Семеновна надевала шляпу с полями и выходила на променад. У нее образовался узкий круг близких приятельниц – дама она была общительная.
Все подобострастно кивали, слушая Инессу Семеновну. А Инесса Семеновна поносила невестку. Теперь, помимо крестьянского происхождения и отсутствия интеллекта, она обвиняла ее еще и в том, что она не сделала никакой карьеры и работала продавщицей. О том, что Люба по-прежнему прибирала в ее квартире, готовила и приносила продукты, Инесса Семеновна умалчивала.
– Плебейка! – говорила она и тяжело вздыхала. – Мезальянс, он и есть мезальянс.
О том, что ее сын Гриша был столько лет безоговорочно счастлив с «плебейкой», она старалась не вспоминать.
А в России меж тем происходили разные события. Люба внезапно стала обладательницей несметного богатства. Ее родовое гнездо (конечно, не дом, а участок) стоило теперь сумасшедших денег. Рублевка, близость к Москве и соседство с элитной Николиной Горой.
И Гриша с Любой отправились в Москву. Землю продали довольно быстро – спрос на нее был большой. Жили в гостинице. Ходили по Москве и удивлялись переменам.
– Европа! – восхищалась наивная Любаня.
– А пробки? А приезжие? – возражал уравновешенный Гриша.
Торопились обратно – дом есть дом. Дом там, где твои дети и где тебе хорошо.
Вернувшись, купили себе новую квартиру. Потом купили квартиру родителям – две комнаты, большая кухня, свой садик с розовыми кустами.
Сделали ремонт, обставили новой мебелью. Перевезли родителей. Наняли домработницу – готовка, уборка. Купили родителям тур по Европе. Положили на их счет приличную сумму.
После Европы Инесса Семеновна объявила, что ей нужно на воды, обязательно нужно, по состоянию здоровья. Люба купила ей путевку в Карловы Вары.
После Карловых Вар Инесса Семеновна захотела навестить подругу в Филадельфии и на месяц укатила туда. Когда старинные приятельницы задавали ей вопрос про невестку, она недовольно дергала плечом и неизменно говорила, что Гриша ее осчастливил, и непременно – что-нибудь про «мезальянс» и про «плебейку».
А Люба ни на что не обижалась. Она действительно считала, что вытянула счастливый билет. И еще она очень любила своего мужа Гришу и искренне благодарила судьбу.
А то, что кто-то кого-то недостоин и не подходит кому-то, это вообще большой вопрос. Ведь жизнь все равно проверит людей и расставит точки над «i». Это наверняка.
Яша Берендикер был мал ростом, почти тщедушен, лысоват и носовит. Но это не мешало ему слыть большим любителем женского пола. Впрочем, почему слыть? Так оно и было. Женщин он любил трепетно, горячо и пылко – словом, вкладывал в этот процесс душу и сердце. Ну и тело, разумеется. Женщины, надо сказать, его тоже без внимания не оставляли, чувствовали, видимо, искренность намерений. Яша был нежен, щедр, галантен, заботлив и услужлив: дарил цветы, не скупился на подарки и приносил кофе в постель. К тому же у него водились деньги, и неплохие, между прочим.
Яша работал фотографом. Служил сразу в нескольких журналах, газетах и фотоателье, здоровье, слава богу, позволяло. К тому же у Яши была престарелая мама, которую он очень любил, боготворил, можно сказать. Мама родила Яшу в тридцать девять, с большим риском для здоровья. Он считал себя большим жизнелюбом и был очень благодарен маме за то, что она, несмотря на запреты врачей, его родила.
Мама, конечно, мечтала, чтобы Яша поскорее женился – все-таки человеку уже за тридцать. И даже намечтала ему невесту – девочку тихую, скромную, разумеется, из хорошей семьи, маленькую, худенькую, кудрявую и кареглазую. Она приняла бы невестку всем сердцем и с дорогой душой, научила бы ее готовить фаршированную рыбу, форшмак и бульон с клецками. Но вкусы Яши и мамы категорически не совпадали. То есть абсолютно, вплоть до полного и тотального разногласия. Маме смириться с этим было трудно, почти невозможно, но она стоически терпела и надеялась на лучшее. Яше нравились совсем не те женщины. В душе он понимал, что мама, скорее всего, права, но ничего поделать с собой не мог. Природа брала свое: Яше нравились женщины яркие, крупные и высокие. Очень высокие. Впрочем, рядом с ним казаться высокой было нетрудно.